их противники не запросили пощады и не вышли сдаваться. Солдаты были отделены от жителей города (arbāb); после чего первые были истреблены все до одного, кто мечом, а кто градом стрел, в то время как последние были поделены на сотни и десятки. Мастера и ремесленники и те, кто смотрел за охотничьими собаками и ловчими птицами (aṣḥāb-i-javāriḥ), /71/ были приставлены к [соответствующей работе]; а молодежь из числа оставшихся принудили вступить в невольничье войско (ḥasbar).

После этого монголы пошли на Ходжент. Когда они появились у города, его жители укрылись в крепости и нашли там защиту от бедствий, посланных Судьбой. Командовал той крепостью Тимур-мелик, о котором можно сказать, что если бы Рустам [285] жил в его время, то годился бы разве что ему в конюхи. Посередине реки, там, где поток разделяется на два рукава, он возвел высокое укрепление и вошел в него с тысячей бойцов — прославленных воинов. Прибыв туда, монголы увидели, что это место невозможно было захватить сразу, так как до него не долетали ни стрелы, ни камни. Поэтому они погнали туда невольничье войско (ḥasbar), составленное из юношей из Ходжента, а также доставили подкрепление из Отрара, Бухары, Самарканда и других городов и селений, так что в том месте было собрано пятьдесят тысяч пленных и двадцать тысяч монголов. Все они были поделены на десятки и сотни. Над каждыми десятью десятками таджиков был поставлен монгольский офицер: они на себе должны были носить камни на расстояние трех фарсахов, а верховые монголы сбрасывали эти камни в реку. Тогда Тимур-мелик приказал построить двенадцать крытых баркасов, влажный войлок покрытия смазать глиной, смешанной с уксусом, и оставить в нем отверстия, [из которых можно было бы стрелять]. Каждый день на рассвете он направлял шесть таких баркасов во все стороны, и они ввязывались в бой, оставаясь неуязвимыми для стрел. А что до огня, сырой нефти и камней, которые бросали в воду монголы, то ему удавалось от них уворачиваться; а ночью он предпринимал внезапные вылазки, чтобы застать их врасплох. Они пытались прекратить эти набеги, но безуспешно, хоть использовали и стрелы, и баллисты. Когда положение стало отчаянным и пришло время покрыть себя либо славой, либо позором, когда лепешка солнечного диска стала пищей во чреве земли, а мир своей темнотой напоминал жалкую лачугу, он погрузил свои припасы и снаряжение на семьдесят лодок, которые приготовил ко дню бегства, а сам с группой своих людей взошел на баркас, и они, держа над головой факелы, пронеслись по воде, подобно молнии, так что можно было сказать /72/:

Армия двинулась вдоль берега, и где бы они ни появлялись в силе, он направлялся туда на своем баркасе и отражал их нападение, осыпая их стрелами, которые, подобно Року, били прямо в цель. И так он гнал лодки, пока не дошел до Фанаката. Здесь монголы протянули цепь поперек реки, чтобы лодки не могли пройти. Он разорвал ее одним ударом и поплыл дальше, и полчища нападали на него с обоих берегов до тех пор, пока он не приплыл в тот край, где находились Дженд и Барджлык. Когда весть о нем достигла Улуш-иди, он разместил войска в Дженде на обоих берегах реки, построил понтонный мост и держал баллисты наготове. Тимур-мелик получил известия о поджидавшем его войске и, подплыв к Барджлык-Кенту, свернул в пустыню, оставив воду, и помчался на быстрых конях подобно огню. Монгольская армия преследовала его по пятам; а он, услав обоз вперед, останавливался и вступал в бой, рубя мечом, как подобает мужчине. А когда обоз отходил на некоторое расстояние, он отправлялся следом за ним. Так сражался он несколько дней, и большая часть его людей были убиты или ранены; и монголы, чьи силы с каждым днем все увеличивались, отбили у него обоз. Он остался с горсткой соратников и все еще сопротивлялся, хоть и безуспешно. Когда те немногие, что оставались с ним, были убиты, и у него не осталось оружия, если не считать трех стрел, одна из которых была сломана и не имела наконечника, за ним погнались трое монголов. Выстрелив стрелой без наконечника, он попал одному из монголов в глаз, после чего сказал: «У меня осталось две стрелы. Мне жалко использовать их, так как их хватит лишь на вас двоих. В ваших интересах уйти и тем сохранить свою жизнь». Согласившись, монголы удалились. И он достиг Хорезма и опять стал готовиться к бою. С небольшим отрядом он направился в город Кент, убил монгольского шихне и отступил. Когда /73/ стало неразумным оставаться в Хорезме, он отправился вслед за султаном, с которым соединился на дороге, ведущей в Шахристан. И некоторое время, пока султан переходил из одного места в другое, он показывал свою доблесть; но потом удалился в Сирию в одежде и обличье суфия.

Через несколько лет, когда эти беды стихли и раны, нанесенные Временем, затянулись, любовь к родному дому и родной стране вынудила его вернуться, а может статься, он был направлен туда велением неба. Прибыв в Фергану, он несколько лет прожил в городе Ош [286] , в местах, куда приходили паломники; и, зная о теперешнем состоянии дел, постоянно посещал Ходжент. Там он встретился со своим сыном, которому Двором Бату были подарены (soyurghamishī) все владения и все имущество его отца. Тимур подошел к нему и сказал: «Если бы ты увидел своего родного отца, узнал бы ты его?» Сын ответил: «Я был грудным младенцем, когда меня разлучили с ним. Я не узнал бы его. Но здесь есть раб, который его узнает». И он послал за рабом, который, увидев знаки на теле Тимура, подтвердил, что это действительно был он. Его история стала известна за пределами государства, и некоторые другие люди, которым он отдал на хранение свои сокровища, отказывались признать его и отрицали, что это был он. Поэтому он решил отправиться к Каану и искать его снисхождения и милости. По дороге он встретился с Кадаканом [287] , который приказал надеть на него оковы; и так как многое уже было сказано промеж них, Кадакан расспросил его о том, как он сражался с монгольской армией.

Монгол, которого он поразил сломанной стрелой, теперь узнал его; и когда Кадакан стал расспрашивать его с пристрастием, он, отвечая, пренебрег выражениями почтения, необходимыми в беседе с августейшей особой. В гневе Кадакан выпустил стрелу, которая стала ответом на все стрелы, выпущенные им раньше. /74/

Удар оказался смертельным, и он покинул это преходящий бренный мир и поселился в Обители Вечности, и выбрался из пустыни:

[XV] КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ ЗАВОЕВАНИЯ ТРАНСОКСАНИИ

Трансоксания включает в себя множество стран, земель, краев и селений, но ее сердце и ее цвет — Бухара и Самарканд. В Муджам аль-Булдан [291] со ссылкой на авторитет Хузайфы ибн аль-Ямана из Мерва утверждается, что Апостол Господа (да явит ему Всевышний свою милость и дарует мир!) сказал: «И будет завоеван город в Хорасане за рекой, имя которой Окс; а имя того города Бухара. Он заключает в себе благодать Божью и окружен Его ангелами; тем людям помогает Небо; и тот, кто проведет ночь на постели в нем, станет как те, кто обнажает свой меч на пути Господа. А за ним лежит город, называемый Самарканд, где находится фонтан райских фонтанов, и могила могил пророков, и сад райских садов; его мертвые в Судный День будут призваны вместе с мучениками. А дальше за тем городом лежит святая земля, которая называется Катаван [292] , откуда будут посланы семьдесят тысяч мучеников, каждый из которых будет ходатайствовать за семьдесят своих родственников, близких и дальних». Мы расскажем о судьбе этих двух городов; а что до подлинности этого предания, то она подтверждается тем, что все в мире относительно и что «одно зло больше, чем другое»; или, как было сказано: