Когда сторонники Тараби прекратили преследование, они нигде не могли найти его и сказали: «Господин удалился в невидимый мир; до тех пор, пока он не вернется, его братья, Мухаммед и Али, будут его наместниками».

Два этих невежественных человека стали вести себя также, как Тараби; их тут же поддержали чернь и сброд (ʽavāmm va aubāsh), а так как бразды власти были ослаблены, то они тотчас принялись за воровство и грабежи. По истечении одной недели туда прибыли Илдиз-нойон [336] и Чигин-Корчи [337] с большим отрядом монголов. /90/ И вновь эти глупцы вышли со своими людьми на открытое место и стали боевым порядком совершенно безоружные. Оба заблудших были убиты первыми же выпущенными стрелами, и тогда же погибло еще около двадцати тысяч человек

На следующий день, когда воины рассвета рассекли надвое череп ночи, жителей Бухары, и мужчин, и женщин, вывели на равнину; и монголы, наточив зуб возмездия и раскрыв жадные челюсти, сказали: «Мы вновь нанесем удар и насытим свой голод, и превратим этих людей в дрова, полыхающие в костре бедствия, и увезем их добро и их детей».

И лишь по божественной милости и благоволению, благодаря заступничеству Махмуда [338] был положен конец этим волнениям, столь же достойный похвалы, как и его имя [339] , и для города вновь настало счастливое [340] время. Прибыв туда, он прекратил убийства и грабежи и запретил их впредь, сказав: «Из-за низости немногих как можете вы убивать тысячи? И как можете вы разрушить город из-за нескольких невежественных людей, когда мы потратили столько сил на то, чтобы он вновь процветал?» После долгих и упорных просьб и настойчивых уговоров он согласился с тем, что об этом деле нужно доложить Каану, и что какой бы приказ от него ни последовал, он должен быть исполнен. Затем он отправил к императору посыльного и приложил много сил к тому, чтобы тот забыл о вине, которой не могло быть прощения, и сохранил им жизнь. И этим он заслужил похвалу и благодарность.

[XVIII] О ЗАВОЕВАНИИ САМАРКАНДА

Это была самая великая страна султана по ширине территории, самая лучшая из его земель по плодородию почвы, и, по всеобщему убеждению, самый восхитительный из четырех райских садов этого мира.

Его воздух скорее умерен, его воды обдувает северный ветер, а его земля по тому веселью, которое она вызывает, может сравниться с огнем вина [342] .

Когда султан уклонился от столкновения, его рука лишились твердости, сила духа уступила стремлению к бегству, а в его душе поселились смута и сомнения; он передал обязанность защищать свои земли и владения своим генералам (quvvād) и союзникам (anṣār). Так, в Самарканд он направил сто десять тысяч человек, из которых шестьдесят тысяч были тюрками, вместе с их ханами, составлявшими лучшие силы султана, — такими, что если бы бронзовотелый Исфандиар [344] почувствовал уколы их стрел и удары их копий, то ему ничего бы не оставалось, как только [признать] свою слабость и [молить] о пощаде. Другую часть армии составляли пятьдесят тысяч таджиков [345] , отборных воинов (mufradān), каждый из которых сам по себе был Рустамом своего времени и цветом войска; а также двадцать превосходных слонов, наружностью подобных дивам,

которые должны были служить защитой (farzīn-band) [347] царской коннице и пехоте, чтобы те не отвернули лица от нападающего противника. К тому же численность городского населения была так велика, что не поддавалась подсчету. И в дополнение ко всему прочему, цитадель была значительно укреплена, вокруг нее было возведено несколько рядов укреплений (faṣīt), стены были подняты так высоко, что достигали плеяд, а рвы, выкопанные в сухой земле, заполнились подземными водами.

Когда в Отрар прибыл Чингисхан, повсюду распространились слухи об укреплении стен и крепости Самарканда и о многочисленности его гарнизона; и все думали, что пройдут годы, прежде чем будет взят город, не говоря уж о крепости. Следуя дорогой предосторожности, он счел целесообразным вначале очистить прилегающую территорию, а уж потом напасть на город. Прежде всего он двинулся на Бухару /92/, а когда город был захвачен и он успокоился, он стал думать о захвате Самарканда. Направив туда своего коня, он погнал перед собой огромное войско невольников, набранное в Бухаре; и если деревни, встречавшиеся ему на пути, покорялись, он и не мыслил уничтожать их; если же они оказывали сопротивление, как Сари-Пул или Дабусия, он оставлял там войска для осады, а сам безостановочно двигался дальше, пока не достиг Самарканда. Когда его сыновья покончили с Отраром, они также прибыли с огромным войском, собранным в том городе; и они решили разбить лагерь Чингисхана в Кок-Сарае. Остальные войска, прибыв, также расположились лагерем в окрестностях города.

В течение одного или двух дней Чингисхан лично объезжал город, чтобы осмотреть стены, укрепления и ворота; и в это время он удерживал своих людей от вступления в бой. В это же время он отправил Джеме и Субутая, бывших великими нойонами и пользовавшихся его особым доверием, в погоню за султаном во главе тридцатитысячного войска; и послал Чадай-нойона и Ясаура [348] в Вахш и Талекан [349] .

Наконец, на третий день, когда полыхающее пламя солнца поднялось над черной как смоль дымкой ночи и ночная тьма затаилась в углах, собралось такое множество людей, монголов и пленников, что их число превысило число песчинок в пустыне и число капель дождя. Они расположились кольцом вокруг города; и Алп Эр-хан [350] , Шейх-хан. Бала-хан и некоторые другие ханы внезапно выступили из крепости, приблизились к войску Завоевывающего Мир Императора и выпустили свои стрелы. Много погибло с обеих сторон пеших и конных. В тот день тюрки султана постоянно вступали в стычки с монголами — ибо пламя свечи всегда разгорается перед тем, как погаснуть, — убивали одних, захватывали в плен и приводили в город других, и так же пала тысяча из их собственного числа.

Наконец,

противники разошлись по своим стоянкам. Но как только коварный щитоносец вновь поразил своим мечом облако ночи, Чингисхан сел на коня и лично расставил свои войска кольцом вокруг города. Внутри и снаружи войска собрались и приготовились к бою; и они подтягивали подпругу сражения и вражды, пока не пришло время вечерней молитвы. От выстрелов луков и баллист в воздух поднимались камни и стрелы; и монгольское войско расположилось у самых городских ворот, лишив войска султана возможности выйти на поле сражения. И когда дорога сражения была для них закрыта, и обе стороны оказались в ловушке на шахматной доске войны, и доблестные рыцари не могли больше использовать на равнине своих коней, они бросили в бой слонов; но монголы не обратились в бегство, напротив, своими сразившими короля стрелами они освободили тех, кому слоны служили препятствием, и смяли ряды пехоты. Когда слоны были ранены, и от них было не больше пользы, чем от пешек на шахматной доске, они повернули назад и подавили множество людей [351] . Наконец, когда император Хотана [352] набросил вуаль на свое лицо, они закрыли ворота.